— Извини, что испортил этот. Но здесь нет удобного холла, где можно подождать.
— Неважно. Как тебе удалось так аккуратно расправиться с замком? Я не заметил никаких следов на двери.
Он фыркнул:
— Пустяки. Сломал пальцами. Мускульная сила, дружок, еще способна иногда открывать двери.
— Что ты сказал? — переспросил я; меня внезапно поразил вид ведерка со льдом.
— Я обожал Билли, — продолжал Элайджа. — Наверное, потому, что Билли обожал меня. Мы почти не знали отца, поэтому пример он брал только с меня. Мы были неразлучны до тех пор, пока меня не отправили в исправительную школу — не заладилась сделка с героином. Мне было пятнадцать лет. Когда я вышел, мне назначили хорошего сотрудника службы пробации — черного, который прекрасно представлял, откуда я родом, и знал мою мать. Он мне сказал: «Ты ушлый парень, и котелок у тебя варит, но как быть с твоим младшим братом? Хочешь его погубить? Маленькому Билли не под силу расхлебывать такое дерьмо. Ты тянешь его в пекло, откуда ему не выбраться». Я недолго раздумывал над его словами, потому что понимал — он прав. И стал отдаляться от брата, хотя это разбивало мне сердце. Не могу сказать, что я пришел в восторг, когда он вступил в морскую пехоту, но почувствовал облегчение. Было обидно, когда он начал обращаться со мной свысока, показывать, как презирает то, чем я занимаюсь, но у меня словно гора с плеч свалилась. Это чувство не прошло, даже когда он перестал мне звонить. Я ощущал себя отцом, который устроил сына лучше, чем жил сам. И очень обрадовался, когда Билл снова начал мне звонить, словно десяти предыдущих лет вовсе не существовало. Мы снова стали приятелями. А с тех пор как он умер, я только и думаю, как бы расправиться с теми, кто это сделал. Переломать одного за другим о колено.
Было полтретьего утра. Мы выпили почти все пиво. Элайджа рассказал мне, как изготовляют героин, как организовывают сеть распространения и подкупают полицейских в Нью-Йорке. А также — какими должны быть пергаминовые пакетики (размер надо соблюдать очень точно: будет слишком большим, и обычный наркоман не осилит цену, маленьким — больше работы на свою шею. Только не вздумайте ставить на внутренней стороне свою метку, что-нибудь вроде золотых звездочек, иначе суд может расценить это как преступление организованной группы). Он рассказал мне все, что могло бы потребоваться, если бы я занялся наркотиками в Штатах, и наконец сообщил, зачем приехал в Таиланд. А пришел ко мне, чтобы все рассказать, потому что понял, что месть невозможна. Быстрее, чем ФБР, разобрался, в чем основное отличие Азии: мы играем по другим правилам, и нас — две трети человечества. Он явился ко мне, чтобы попрощаться.
Когда Элайджа тяжело поднялся на ноги, мне, чтобы последовать его примеру, пришлось прибегнуть к помощи стены.
Я испытывал великую любовь к этому гиганту с огромным сердцем, и она принудила меня накачиваться пивом с ним на равных. Ни разу в жизни я не напивался до такого изумления. Но еще я чувствовал благодарность зато, что он помог прояснить одну небольшую деталь, которая в ходе расследования неделями мучила меня и агента ФБР. На непослушных ногах я проводил его вниз, где был магазин и расположились, развалившись на раскладушках, мотоциклисты. Мы на прощание обнялись. Элайджа подошел к основательной пятисоткубовой «хонде». Парни восхищенно загоготали, когда он устроился на заднем сиденье и под ним просели амортизаторы. Водитель дал газ, и они растворились в ночи, а я поплелся обратно в свою пещеру. И там ценой нечеловеческих усилий набрал на мобильнике номер телефона агента ФБР. Джонс крепко спала, и ей потребовалось немало времени, чтобы поверить, что это я, а не тайский вариант грязных телефонных предложений. Но она полностью проснулась, когда разобрала, о чем я ей пьяно бормотал в трубку.
— Я все понял, когда увидел сломанный Элайджей замок, — заявил я с идиотской гордостью.
— То есть кобры находились в кофре, в то время как Брэдли считал, что везет из аэропорта обычный товар. А питон нужен был, чтобы открыть крышку?
— Им-менно…
— Но остается вопрос, как кобр накачали яа-баа.
— Их не накачивали. Упаковали в солому со льдом. Змеи впали в спячку. Лед растаял, змеи проснулись и захотели пить. Они утолили жажду водой из растопленного льда, в которой был яа-баа. Одуревшему от наркотика питону ничего не стоило сломать замки, — еле бормотал я. — Чертовски устрашающая картина.
— А как насчет двух мертвых змей, которых нашли вы? Тех, что забили до смерти?
— Поселенцы были вынуждены вытащить из машины кофр до нашего появления. Несколько змей остались в задней части машины, а остальные ползали по Брэдли. Тех, что были сзади, забили палкой или чем-нибудь еще. В таких кофрах каждые несколько месяцев поступал в деревню товар. Вот откуда у старины Toy материал на постройку хижины.
— То есть все происходило так: несколько доверенных поселенцев, несмотря на змей, извлекли кофр из «мерседеса», потому что если бы его нашли, это поставило бы под угрозу всю операцию. Понимаю. Но тот пьяница ничего подобного не говорил.
— Может быть, он не настолько туп. Может быть, ему втолковали, что говорить. Кто вообще сказал, что он пьяница?
Молчание. Я решил, что она изумлена моими блестящими сыскными способностями или тем, как я накирялся, — не могу сказать, что больше поразило меня самого.
— Без шуток. Отличная работа, напарник. Поговорим, когда вы проспитесь. Наверное, через недельку?
Стук в мою жалкую дверь. Кто-то окликнул меня по имени: «Сончай! Детектив Джитпличип!» Должно быть, я заснул на матрасике, так и не раздевшись. Жутко болела голова. Мне потребовалось двадцать минут, чтобы выползти из своей пещеры. В помещении без окон я терял чувство времени, особенно когда напивался до потери пульса. Солнечный свет резал глаза. Во дворе напротив магазина и мототаксистов стояла присланная полковником машина с мотоциклетным эскортом. Это был такой же «лексус», как тот, в котором меня недавно похитили, но за рулем сидел другой шофер.