Бангкок-8 - Страница 64

— Значит, подобные браки не могут продлиться долго?

— К сожалению, это так. Большинство девушек, вышедших замуж за своих клиентов, в течение двух лет снова оказываются в барах.

Я подумал о нем. Перед моими глазами возник человек в разорванной форме, на рукавах кровь, одну сторону лица обезобразил серпообразный шрам. Он шел в бар в Пат-Понге. Искал отдыха от мук войны в пиве и женском обществе. Чистюля-американец, он никогда не спал с проститутками, даже во время пребывания в городе. Но накануне погибли несколько его приятелей. Это предел, который способен выдержать человек. Он молод — Господи, пусть он будет молод! — двадцати двух лет (никак не больше двадцати пяти). Восемнадцатилетняя девушка в баре не только красива, она обладает тем, что он, сам того не сознавая, искал: живостью. Только ее жизненная сила и способна облегчить гнетущее чувство потери. Им движет инстинкт самосохранения, а не вожделение. Он платит за нее пеню и уводит в гостиницу. Как и любая женщина, она может сыграть роль богини секса, но в ту же секунду, как он вошел в бар, она ясно понимает, что нужно этому сломленному парню. Ему требуются не фантазии, а здоровье. И она использует свою удивительную силу, чтобы исцелить его, пока он вдруг не сознает, что не может обходиться без нее. Их таинственные и священные отношения требуют результата. И они решают завести ребенка. Меня.

Они были людьми не того сорта, о которых рассказывала профессор. Шла война, и эти события происходили тридцать два года назад. Я выключил радио, решив, что Пайситу и его гостье нельзя верить. И в тишине стал думать о Фатиме. Ее призрачная жизнь показалась мне очень похожей на мою. Трудно было придумать человека, который больше, чем Брэдли, подходил на роль ее отца.

Глава 37

— Никто на рынке не представляет истинных возможностей виагры, — говорила мать, закурив сигарету.

Мы сидели в уличном кафе в Пратуме и только что покончили с супом том-юм, жареной рыбой, салатом из острых орешков кешью, тремя блюдами из курицы и рисовой лапшой. На столе стояли шесть разных видов соусов, пивные бутылки, блюдечки с толченым имбирем, жареным арахисом, черным перцем и дольками лайма. Мы сидели в двенадцати дюймах от попавших в пробку машин. Это заведение славилось своей жареной уткой под соусом карри, и возглавлявший полицию района полковник не решался закрыть его или по крайней мере потеснить. Столики уже стояли на тротуаре, и пешеходам приходилось рисковать жизнью, лавируя между автомобилями. Тайская кухня наиболее сложная, тонкая, разнообразная и вообще лучшая в мире. С ней не идет ни в какое сравнение ни суетливая французская, ни сложная китайская, хотя и не мешает отдать должное тем, кто этого действительно заслуживает. Во время единственной поездки Нонг в Японию (в Иокогаме некий гангстер из якудза с безупречными манерами боролся с непроходящей мигренью единственным помогавшим способом — продолжительным сексом) я попробовал мясо по рецепту города Кобе и простил японцам от твоего имени, фаранг, Перл-Харбор.

Защищенная огненной стеной перца чили, наша кухня не подвластна влиянию европейской и не деградирует, как другие. А лучшие блюда подают в скромных домах и особенно на улице. Каждый таец — от природы гурман, и никакой полицейский не закроет хорошее заведение.

— Наверное, не представляет, — ответил я, стараясь перекричать уличный шум.

— Все о ней знают, фаранги могут купить ее в каждой аптеке Таиланда, но мы все никак не осознаем возможностей наплыва новых клиентов.

— Ты говоришь так, словно сама уже осознала.

— Думаю об этом! — выкрикнула мать. — Представь, что ты семидесятилетний фаранг и за последние двадцать лет твоя до одури скучная сексуальная жизнь и вовсе сошла на нет. Ты считаешь, что в ближайшие десять лет тебе суждено умереть, и прошедшие пять лет ни разу не помышлял о сексе. Ты решил, что твоя песенка спета, и привык к семье и родным, которые считают тебя одряхлевшим идиотом и ждут не дождутся, чтобы ты поскорее окочурился и они могли бы унаследовать дом.

Мать, без сомнения, вспомнила Флориду и Майами, где все, на наш взгляд, либо направлялись в дом престарелых, либо только что оттуда вышли. Перед моими глазами мелькнуло лицо Дэна Раска. Возможно, это была игра воображения, но я увидел покрытую седым пушком старческую руку, но такую огромную, что она накрыла бы весь мамин зад. Поездка на взятом напрокат фургоне длилась бесконечно, как бесконечным оказалось его «поместье». Просторная кухня и другие помещения были настолько пропитаны одиночеством, что мы почувствовали себя словно на другой планете, где сила гравитации вдвое больше и любое действие, особенно разговоры, требовало нечеловеческого напряжения воли. Раск продержался неделю, потом мать позвонила единственной родственнице, у которой был телефон, и придумала несчастный случай. Не помню, что, по ее словам, приключилось с ее матерью, но этого было достаточно, чтобы Раск отвез нас обратно в Майами и дал денег на мнимый уход в больнице. Мы никогда так не радовались возвращению в Крунгтеп, где царила беззаботная жизнерадостность.

— Ты всегда оптимистично оценивала человеческую природу.

— И вот однажды в твоем доме престарелых тебе говорят о виагре. Какая-нибудь старая рухлядь, которой уже неприлично коптить небо, шепчет тебе на ухо, что он недавно провел неделю в Бангкоке, попробовал синюю пилюлю, и у него четыре часа длилась эрекция. Этого хватило, чтобы насладиться тремя-четырьмя красивыми молодыми женщинами. Ну и как ты поступишь?